Сандра МЯСНИКОВА (Саша Жирмунская)

ВОСПОМИНАНИЯ О КАТЕ ЯРОВОЙ

    Прошло более тридцати лет, а все помнится, как вчера.
    Впервые мы встретились с Катей на первом вступительном экзамене, когда поступали  в июле 1983 года в  Литературный институт им. Горького. Катя поступала на отделение поэзии к именитому поэту-фронтовику Льву Ошанину, я – на переводческое отделение (финно-угорские языки) к Юрию Богачеву.

      Первый экзамен – сочинение на тему: «Подвиг советского народа в Великой отечественной войне».

      Помню, что я писала сочинение по повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие».  Повесть я хорошо знала, судьбы героинь, почти наших ровесниц, были мне близки и понятны, но написав сочинение, я почувствовала, что меня «бросило в жар»,  отпросилась в женскую комнату, умылась холодной водой, привела себя в порядок.

   Вернулась обратно в аудиторию и увидела в коридоре  яркую молодую женщину с чуть раскосыми глазами и модной стрижкой каре, направляющуюся в заведение,  которое  только что покинула я. Одета женщина была красиво и продуманно: в брусничного цвета платье и точно такого же необычного оттенка летние босоножки. Мы с Катей  встретились глазами: «Красавица! Похожа на  Анастасию Вертинскую!» – подумала я. Почему она поступает к нам, а не в театральный?»

    Мы обе  хорошо  сдали экзамены в Литинститут  и поступили! Вот это было счастье и подарок Небес!

Мы занимались на  разных семинарах и встречались на лекциях достаточно редко. Иногда могли перемолвиться словом, не больше. Мы симпатизировали друг другу, но каждый был занят своим. У Кати уже была семья и маленькая дочка, я же жила с родителями, искала свою любовь…

      Я видела, что Катя иногда приходит в институт с гитарой, но никогда не слышала ее песен, да, честно сказать, и не интересовалась ими…

      Я была влюблена и влюблена довольно безнадежно… Предмет моего многолетнего обожания был сыном известного поэта-барда, сначала он проявлял ко мне интерес, а потом взял «долгую паузу», которая, как потом оказалось, затянулась на годы…

      И вдруг однажды, курсе уже на втором, проходя по коридору мимо поющей для нескольких человек Кати, я вдруг услышала обжигающие строки  песни «Не упускай меня сквозь пальцы, как песок…»

      Я остановилась… Подошла и села рядом... Я вслушивалась в каждое слово Кати. Какой у нее приятный голос. Какие стихи… Как же тут все правильно сказано! Каждое слово попадало в  мое израненное  сердце! Откуда она знала все, что чувствую я? Дальше цитирую:

    «Не выпускай меня из виду. Не впускай в себя сомненье. Я  жива. Еще жива! Пока мы живы, зазвучат слова пускай, слова твои, слова любви, мои слова…»

    Мне хотелось выкрикнуть эти ее строки на весь Литинститут и на весь Тверской бульвар!

    Почему мой возлюбленный пропал и больше мне не звонит?

    Пусть не своими словами, а словами Кати, я донесу до него свою боль, свое одиночество.

    Я спою ему Катину песню.

    Он должен все понять.

  Мы встретимся. Ведь он учится совсем рядом в Мерзляковском переулке, между нами  пятнадцатиминутное расстояние  пешком. Почему он никак не может преодолеть его и зайти ко мне в Литинститут?

«Ты говоришь: «Сейчас не время, подожди», – продолжала петь  Катя.

Не усомнюсь сегодня в мудрости твоей.

Но завтра могут хлынуть новые дожди

Из новых песен, новых лиц, иных людей…»

Я подошла к Кате: «Это твоя песня?»

– «Да, – спокойно ответила она. – Тебе понравилось?»

– «Очень! А еще песни у тебя есть?»
– «Да, много!»

–  «Принеси мне кассету!»

–  «Хорошо, завтра же принесу».

…Катя положила свою гитару в футляр, тряхнула рыжеватой челкой,  и мы пошли слушать очередную лекцию нашего профессора.

      У нас преподавали неординарные личности:  величественная Тахо-Годи, вторая жена легендарного академика Лосева,  знаток Серебряного века Владимир Павлович  Смирнов, самобытный Константин Кедров, всезнающий и парадоксальный Станислав Бемович  Джимбинов.

    Время на дворе стояло особенное, интересное, предперестроечное…

    Когда Катя принесла мне две  кассеты со своими песнями, я была по-настоящему взволнована ее глубокими стихами, их  мелодичностью, смелостью автора,  многоцветной палитрой ее поэтического дарования, бескомпромиссностью содержания, точным попаданием в цель. Осечек не было!

      Такая женственная, очаровательная молодая женщина имела, похоже, мужской склад ума, мыслила глобально, пела о Сумгаите, Афганистане, о валютных «Березках»,  о том, что «нам  испортило погоду ВКП и маленькое «б».
      И, конечно, она не забывала  об отъезжающих «за бугор» друзьях...

«Вот и вы, о Господи, и  вы

уезжаете, меня оставив нищей…

Рвутся узы, визы, вызовы…

Не спасти корабль. Пробито  днище… Прощайте…

…Но зато я знаю, где душа.

Там, где боль от нашего прощанья. Прощайте…», – выдыхала Катя.

    Я тоже чувствовала свою душу. Мое сердце билось в унисон с Катиным. Всю ночь я слушала ее песни, потом дала их послушать своему отцу.

    Он нашел Катю талантливой  и смелой, но особенно его тронула песня  «Отец мой, ты меня недолюбил…»

    «Пригласи ее как-нибудь к нам, – сказал мой папа. – Я бы хотел увидеть твою отчаянную сокурсницу. В наше время ей за такие песни  не поздоровилось бы. Да и теперь она многим рискует…»

    «Ты не боишься все это петь?» – как-то спросила я Катю после лекций по научному коммунизму. «Нет, – улыбнулась Катя, –  хотя про меня чего только не болтают злые языки. Например, что я не только бард, но и майор КГБ по совместительству».

     В наших отношениях Катя была моей наставницей по жизни. Старшей подругой. Всегда готова была поделиться своим женским опытом, от чего-то оградить, помочь что-то осмыслить. Когда, так и не дождавшись ответных чувств от моей первой любви, я познакомилась с интересным молодым человеком, полюбила его и вскоре вышла за него замуж, Катя, увидев жениха, констатировала: «Хороший мальчик, но сильно сомневаюсь, что он будет твоим единственным мужем».  И оказалась права. Сама она была замужем несколько  раз, дружила со всеми своими бывшими мужьями, вызывая  этим у кого-то удивление, у кого-то восхищение. «Катюш, ты что, за всех своих мужчин выходила замуж?» – спросила я ее как-то. «Что ты? – засмеялась она. – Если бы за всех, знаешь, сколько бы у меня мужей было!»

      Она жила на полную катушку, торопилась жить, любила в полную силу, не щадила себя, отдавала себя всю, без остатка.
    Это чувствовалось и в личных отношениях, и на концертах.

   Прогрызаю я плаценту,
   Рву зубами пуповину,
   Жить хочу на сто процентов,
   Не хочу наполовину!

    ...Помню, Катя пригласила нескольких человек с нашего курса на свое выступление в Гидрометцентре СССР. Публика здесь работала  интеллигентная, Катины песни  знали и встречали ее «на ура».

«Не в химчистке и не в бане,

Не в киоске, не в ларьке.

Я живу себе в нирване

В самом Красном уголке», – задорно начала она.

Провожали ее овациями и цветами. Возвращались домой вместе. Цветов было столько, что их невозможно было унести, Катя щедро раздаривала  их нашим общим сокурсницам.

Щедрость – еще одна из черт Катиного характера. «Могу жить очень бедно, отказывая себе во всем, а могу и богато», – как-то сказала она мне сквозь шум поезда метро. Эта фраза, как и многие другие фразы Кати, запомнилась мне надолго… Это было еще до гигантского расслоения нашего общества, еще до того, как все круто в одночасье изменилось.
     
    Катя была мудрая от природы и все словно предугадывала,  предчувствовала, видела наперед.

     Как же интересно  было с ней разговаривать!

…Удача была еще и в том, что мы жили с Катей по московским меркам недалеко друг от друга. Я в пролетарском районе Текстильщики, а Катя чуть дальше от центра,  на «Ждановской».

     Позже ее переименуют в еще менее благозвучное  «Выхино».

     Два раза Катя побывала у меня в гостях. Познакомилась с моим отцом. Я же, в свою очередь, рассказала о Кате и ее стихах своей маме, известной поэтессе-шестидесятнице Тамаре Жирмунской, и она, будучи составителем  сборника «День поэзии»  1989 года, посвященного 100-летию Анны Андреевны Ахматовой, напечатала Катины стихи: «Красный уголок» и «Проводы друга». Это была первая и единственная публикация гражданской лирики в России при Катиной жизни.  

       Пять лет в Литинституте пролетели очень быстро. Вот уже и защита диплома. Катя, как всегда, была со своей гитарой, защитилась на «отлично». Я часто замечала, что наши преподаватели относились к Кате как-то по-особенному, почти на равных, что ли, и безусловно не только учили ее, но и чему-то учились у нее самой. Лев Ошанин всегда выделял Катю, позже он скажет ей, что впервые присутствует на защите диплома «девушки с гитарой». Обычно у нас защищались поэты, но еще никто не пел…

    В тот день диплом защищали трое: Катя, поэтесса из Абхазии Гунда Сакания и Артур Доля, выпускник того же  Ошанина.

    «Бывают времена, когда не держит воздух», – декламировал Артур. Я взглянула на Катю: как прямо она держала свою спину, как изящно склонялась к гитаре, как переливчато звучал ее приятный по тембру голос. «Уж Катю-то воздух точно удержит», – подумала тогда.

Бредем вслепую, в темноте, теряя ориентиры,

     Уже не ведая куда – вперед или назад.

     Давно погасли факела, развенчаны кумиры,

     Кто уцелел – бредет, ползет на ощупь, наугад.

     Глаза привыкли к темноте – к ней быстро привыкают,

     Ни шагу вбок, поможет Бог, закончится тоннель.

     А те, кто сзади, впереди идущих понукают

     И твердо знают: средства все оправдывают цель.

…И все же заканчивала она свое выступление в тот памятный день  на оптимистической ноте:

А в темноте мы все равны и все равно какие,

А стать белей и чище стать и смысла вроде нет…

Но не покинет вера нас, надежда не покинет –

Ведь впереди там должен быть в конце тоннеля свет!

      После защиты моего  диплома поехали отмечать важное событие ко мне домой, в Текстильщики. Общими усилиями накрыли красивый стол. Катя воскликнула восхищенно: «И ты  сама все это приготовила? Боже мой, какая же ты умница!» Хотя готовила в тот день  не только я, мне было  приятно!

А Катя допоздна все пела, пела... Это был незабываемый вечер…

      Я всегда думала,  была почти  уверена, что Катя – очень здоровый, выносливый человек и будет жить долго. Как талантливы были ее стихи и музыка… Как прекрасно  ее лицо… Как совершенна была ее стройная фигура… Как любила она плавать и загорать! Какой смуглокожей и энергичной  приезжала из Грузии и Крыма!

      В каких потрясающих нарядах  щеголяла около Дома Герцена, затмевая всех литинститутских модниц.

      «Это мне привез мой первый муж из-за границы, мы дружим до сих пор, – небрежно роняла  она. А эти сапоги я купила у одной спекулянтки».

    Катя умела держаться по-свойски. Общалась с самыми разными людьми, не делая разницы между именитым литератором и студентом из небольшого городка… Насколько  я помню, все пять курсов Катя просидела за одной партой с Сашей Кувакиным, молодым поэтом из Воронежа. Поговаривали, что Саша  много лет влюблен в Катю, был неравнодушен и ко мне. Сама Катя  считала, что мы с ней здорово похожи внешне. Да и прически – "каре" – у нас были один в один… Катя шутила по этому поводу: «У Саши Кувакина стойкий вкус».
Саша сам одаренный человек,  он тоже учился в семинаре Льва Ошанина. Его стихотворение:

  Женщина, беспечное созданье.
  Из ребра Адама своего,
  Отошла на поиски страданья.
  И в конце концов нашла его.

  С институтских времен – одно из  моих любимых.

Когда Катя рассталась с мужем,  продолжала по-прежнему без пропусков ходить на все лекции в Литинституте, держалась стойко, но по напряженному выражению ее лица чувствовалось, что она переживает нелегкие времена.

Потом она снова  влюбилась и появились новые замечательные стихи – цикл «Гамма»

Я жить здесь хочу всегда –
В краю янтаря и тмина.
Где плачут навзрыд поезда
И ветер холодный в спину, в спину...

Как-то герой Катиного нового  романа пришел к ней в Литинститут. Я увидела его и была страшно разочарована.

И вот ему она посвящала такие пронзительные стихи?! Как такое возможно? Что она в нем нашла? Почему он вызывал у Кати такие неистовые чувства?
            Позднее я поняла, что у Кати особый дар, она  видела этого человека глазами любви, все это было в самой Кате – и страсть, и преданность,  и желание обрести наконец свой дом.

 Бог забрал ее к себе так рано, в самом расцвете творческих сил, возможно, потому, что ей было уже многое открыто.
    Катя двигалась так стремительно, что, пройдя свой путь лишь наполовину, созрела нравственно, духовно – и Бог призвал ее к себе, к своему Престолу.

ноябрь 2016, Москва