Елена Семёнова. "А корень красоты – отвага"

Писать о поэте-барде непросто. Нужно изначально объяснить, что к нему строки стихов приходят не со стихотворным ритмом, а с музыкальным, и он сразу, используя подручный инструмент (для бродячего поэта это чаще, конечно, гитара, реже что-то экзотическое вроде гармоники или балалайки), создаёт песню. И мы знаем, что во второй половине XX века в советском литературном мейнстриме вопрос о принятии «человека с гитарой» в ряды поэтов как бы мягко, а на самом деле и не мягко, обходили. Такой великий бард, как Владимир Высоцкий, несмотря на всенародное признание, всю жизнь страдал от высокомерия советской литературной элиты: «И мне давали добрые советы, / Чуть свысока похлопав по плечу, / Мои друзья – известные поэты: / Не стоит рифмовать “кричу – торчу”». Однако тут Владимир Семёнович, конечно, утрировал: у него есть сложные, филигранные тексты, с изысканными рифмами, как с концевыми, так и с внутренними.

Проблема тут была (и, кстати, остаётся до сих пор) в том, что тексты поэтов-бардов всегда пытаются рассматривать в отрыве от присущего им изначально звукоряда, от музыкальной стихии, а значит, пытаются присвоить им другой ритм – и таким образом иссушают их. Это всё равно что вытаскивать рыб из воды: они судорожно хватают воздух ртами, прыгают, а потом умирают. Но то, что в советской литературе, да и в постсоветской, долго не принимали всерьёз бардовскую поэзию, отчасти объяснимо: опусам каэспэшников, «лабающих» у костра, часто далеко было до профессионализма. Да и если повернуть в сторону сложности мелодий, ритмических ходов, в музыкальной академической школе бардовские песни тоже были не ко двору. Слишком всё было просто, на нескольких аккордах. В итоге получался некий жанр-бастард, который мыкался посередине, как бездомный кот. Воистину, согласно средневековому определению странствующего певца, так оно и получалось – поэт бродячий.

Однако время расставляет точки над «ё». Поэты-барды как массовое явление заявили о себе в XX веке и заняли свою законную нишу. Сегодня многие барды уже стали классиками русской поэзии. Александр Вертинский, Владимир Высоцкий, Александр Галич, Булат Окуджава, Юрий Визбор, Новелла Матвеева, Юлий Ким, Вероника Долина, Александр Городницкий, Дмитрий Сухарев… Список можно продолжать. А Юлий Ким и Боб Дилан вообще увенчаны крупнейшими литературными премиями. Кстати, если уж заговорили о поэте бродячем, о скоморохе (да не оскорбит это определение вышеперечисленных), то нельзя отрицать и того, что в их выступлениях всегда присутствует элемент театра. Почти каждая песня – это как бы мини-пьеса, которую при исполнении порой разыгрывали в ролях: «Диалог у телевизора» Высоцкого, «Мадам, уже падают листья» Вертинского, «Диалог о соотношении земного и возвышенного» Визбора. Примерам, по-хорошему, несть числа.

Извините за длинный пролог, но он важен для понимания того места, которое поэт-бард занимает в картине эпохи. У него масса преимуществ. Вместо того чтобы годами ждать публикации, которая соединит его с читателем (я говорю про советскую эпоху, сейчас, конечно, всё иначе), можно было сразу исполнить вещь, по крайней мере для узкого круга друзей, на кухне. (И, конечно, – кто будет спорить, – важную роль тут, помимо текста, играли модуляции голоса, интонации.) А потом друзья – благословение техническому прогрессу – записывали песни на аудиокассеты, и те расходились по стране. Так произошло – назовём наконец имя героини этой статьи – и с творчеством Кати Яровой, без сомнения ярчайшего поэта-барда поколения семидесятников. Автор этой статьи впервые услышала её песни на аудиокассете примерно в 2002 году (дал послушать поэт Евгений Лесин) и сразу стала её поклонницей. Позже сама купила кассету «Я снова вхожу в это небо…». К сожалению, к тому времени Кати уже десять лет как не было на свете. Прожив всего 35 лет и успев ярко заявить о себе, она, несмотря на усилия докторов и родных, умерла от рака.

Благодаря Интернету мы легко можем найти с десяток видеозаписей Кати Яровой: оцифрованные домашние съёмки 1986 года, где она исполняет свои песни, откровенную беседу о личной жизни в передаче «Монолог счастливой женщины» на телеканале «Семья» 1989 года, концерт в ВТО 1989 года, концерт в США 14 января 1991 года, длинный, чуть ли не трёхчасовой «Вечер памяти Кати Яровой» в ЦДКЖ (февраль 2003 года), интервью, данное перед отлётом из США в Москву (и далее в Новосибирск на лечение), в котором она поёт свою «Последнюю песню». Рельефное представление о её личности и творчестве даёт как раз вечер памяти, где о Яровой говорят её сестра Елена Яровая, мать Эльга Яровая, дочь Катя Рыбакова, подруга Ольга Гусинская, художник Эдуард Дробицкий, поэт Юрий Юрченко, журналист Александр Минкин, поэт, прозаик Алексей Дидуров, поэт Владимир Вишневский, хранитель и популяризатор творчества Яровой Татьяна Янковская, телеведущий Дмитрий Крылов. Кроме того, в 2003 году трудами Татьяны Янковской и Елены Яровой вышли сборник стихов Кати Яровой «Из музыки и слов» и компакт-диск «Я снова вхожу в это небо…», позже ещё два компакт-диска – «Рисует Время мой портрет» (2007) и «Прощание» (2009), а в 2019 году – книга Татьяны Янковской «Когда душа любила душу. Воспоминания о барде Кате Яровой» и музыкальный альбом «Катя Яровая. Трибьют» (проект Михаила Новахова), где песни Яровой в новых оригинальных аранжировках исполнили Фёдор Чистяков (из группы «Ноль»), Псой Короленко, Юлия Теуникова, Юлия Чичерина и другие известные исполнители.

Смотрим видеозаписи. С экрана поёт, играет на гитаре, говорит красивая, стильная, искренняя, уверенная в себе и своём творчестве женщина. На концертах почти каждую песню она предваряет каким-нибудь интересным, часто смешным рассказом. Те невзгоды, которые постигли Яровую в жизни, и даже смертельная болезнь не сломили её. Когда Катя была маленькой, отец ушёл из семьи: эту травму она переживала всю жизнь (и об этом откровенно рассказала в «Монологе счастливой женщины»). Потом были любови (не менее пяти) и постоянные расставания с мужьями, причём последний из них оставил Катю в самой тяжёлой ситуации – когда было уже известно про её болезнь. Однако, как свидетельствуют многие люди, знавшие Катю, она благодаря своей харизме и таланту всегда была центром притяжения. Некоторым, я бы добавила, нерасщепляемым ядром. По моему личному ощущению, в этой хрупкой красивой женщине был стальной стержень, в её текстах – выстреливающая уверенность высказывания.

Если говорить о сходных поэтиках, конечно, более чем кому-либо, Катя Яровая наследует Владимиру Высоцкому. Недаром её называли «Высоцкий в юбке». Её творчество, весомую часть которого занимает лирика – осмысление чувств к родине, любимым, роли женщины, – не состоялось бы без едкой политической сатиры, в которой все средства – каламбуры, неологизмы, меткая рифма – буквально прикалывают объекты насмешек, как бабочек на иголки, и выставляют в рамках на позорище: «Слышали, что партию собрались, ей-богу, / Говорят, от государства вовсе отделить?! / Будет наша партия, как храм и синагога, / Сама собой командовать, сама себя кормить. // Законы – для юриста, / Лекарства – для врача, / А для оптимиста – / Заветы Ильича, / Для народа – гласность, / Для мира – безопасность, / А все лучшее пока /Только для ЦК».

Для понимания того, как появилась поэт-бард Катя Яровая, важны слова её матери, филолога и режиссёра Эльги Яровой, сказанные на вечере памяти. Мать Кати – как видно по выступлению, неординарная женщина – сказала, что решила сделать из Кати поэта, а Катя этому активно сопротивлялась: ей хотелось иметь самую обычную маму. Как становится понятно из слов Эльги Васильевны, она развивала дочек по собственной методике, то есть пробуждала в них образное мышление, учила видеть мир нешаблонно. Расшевеливала их воображение и заставляла посмотреть на всё под другим углом. Семья Кати жила в Верхней Пышме (Свердловская область), в Свердловске (Екатеринбург), потом переехала в Москву, где поселилась недалеко от метро «Ждановская» (ныне «Выхино»). Катя долго не могла найти себя: решила поступать в театральное училище и, чтобы быть поближе к театру, устроилась работать кастеляншей во МХАТ, потом была администратором Учебного театра ГИТИСа. Ещё в юности освоила гитару, писала песни на стихи Цветаевой, Вознесенского, появилось и несколько собственных. Но прорыв произошёл после рождения дочери, в 25 лет. Вот как описывает Елена Яровая их встречу в абхазском селении, где Катя отдыхала с годовалым ребёнком: «Когда дом с его многочисленными обитателями погрузился в сон, Катя набросила шаль на плечи, взяла гитару и сказала: “Посидим на крыльце. Я спою тебе свои новые песни”. Мы вышли в сад. Всё казалось волшебным сном. Наша встреча и этот абхазский рай вокруг – фруктовые деревья склонялись под тяжестью наливающихся плодов, над нами раскинулось звёздное южное небо, воздух был пронизан ароматами летней ночи. И в этих потрясающих декорациях Катя дала свой удивительный концерт. Я была её единственным слушателем. Она пела песни, написанные этим летом. Я слышала их впервые. Их было много. Одна лучше другой. Я была потрясена. На моих глазах произошло чудо. Моя сестра, близкая и знакомая до мелочей, уже была не просто моя сестра. Это был поэт. Это были настоящие стихи и прекрасные мелодии. Всё, что Катя писала раньше, было пробой пера, хотя и среди самых ранних Катиных стихов и песен были и милые, и талантливые. Но то, что я услышала той ночью в саду, были уже не песенки для домашнего употребления. Её как будто прорвало. И стало ясно, что писать песни – это и будет делом её жизни».

Постепенно Катя стала давать концерты. Забегая вперёд, скажем, что она не стремилась совершенствовать мастерство игры. Предполагаю: может быть, потому, что витиеватое музыкальное обрамление могло поглотить смысл звучащего слова. Звук с его феерией и мистерией не должен был довлеть над смыслом, глушить ручеёк голоса, ручеёк души. Яровая написала об этом так: «Моя минорная тональность, / Возможно, вам не по нутру, / И трёхаккордную банальность / Как грех я на душу беру. // Простой и безнадёжно старый / Мой перебор – из прошлых лет. / И шестиструнная гитара – / Несовременный инструмент <…> / Я не звезда, я не из гордых, / Пою, дыханье затая. / И уместилась в трёх аккордах / Душа бессмертная моя». Катя Яровая поступила в Литературный институт им. А. М. Горького, на семинар Льва Ошанина. Повезло, попала в добрые руки. Ошанин в книге «Из музыки и слов. Песни и стихи» вспоминает, что Катя пришла в институт с гитарой и «скромно и твёрдо сразу же вступила в своеобразное братство бардов, людей с гитарой и поэтической метафорой».

Здесь нужно сделать небольшое отступление. Ясно, что, по сути, Яровая пришла в Литинститут уже готовым творцом. Да, несомненно, нужно было получить общекультурную базу знаний, где-то отточить технику, но в целом путь уже был выбран, и Катя уверенно двигалась по нему. Кто-то хватается за карандаш или кисть, кто-то – за словари и энциклопедии, кто-то – за штангу или мяч. Катя шла по миру с гитарой и звучащим словом: «Не музыкант и не певец – / Поэт бродячий – / Властитель дум и душ ловец / Поёт и плачет. // И оценить нельзя его / Души весомость, / Когда не весят ничего / Ум, честь и совесть». Одним из рецензентов на защите её диплома была Юнна Мориц. Она благодарила институт и Льва Ошанина за то, что они не подавили Катину самобытность, не пытались причесать её «вихрастые стихи». Впервые в истории Литинститута Яровая защитила диплом под гитару, заработав аплодисменты государственной комиссии, её даже просили спеть «на бис». И это был реальный прорыв! Ведь всем известны нравы этого вуза в советское время.

Но для оценки творчества Кати, пожалуй, более важно мнение литературоведа, профессора кафедры зарубежной литературы Станислава Джимбинова, ныне уже покойного. Напомним, он составил антологии «Американская поэзия XIX–XX вв. в русских переводах» (1983) и «Литературные манифесты от символизма до наших дней» (2001), подготовил издание стихотворений Ивана Бунина (1991), российскую публикацию книги Марины Цветаевой «Лебединый стан» (1992). Глубоко и тонко чувствующий слово исследователь, послушав песни Кати 2-3 раза, дал искренний, строгий, в отдельных местах критичный, но тем не менее блестящий отзыв. Он высказал замечания в тезисах, которые Татьяна Янковская обнаружила в рабочей тетради Кати и привела в своей книге. Вот большая их часть:

1)Поразило и восхитило: смелость, шаг с крыши с абсолютной верой в то, что полетишь.
2)Музыка – существует как факт, как спутник, который уже летает.
3)Голос – несущая волна. Вам простят всё – и отсутствие вокальных данных, и любую хрипоту.
4)Недостатки: 1) Хулиганские песни – цинизм. Нельзя опускаться до этого; 2) Вам пока ещё недоступно высшее, самые большие высоты – жертвенность, отдать душу за други своя. Даже в «Апокалипсисе» («Один») это не вышло, тем более при такой заунывной мелодии.
5)Но то, что вы уже создали, имеет высокую ценность. Т.е. вы создали такие ценности, которые уже остались, даже если вы сегодня умрёте.
6)Самая лучшая [песня] «Гномик».
7)Плодоносящее лоно… Как бы ни старались, кто бы ни кончал консерватории, но у них нет того плодоносящего лона. Смелость и вера – то, что поразило, тем более у женщины. Кроме Новеллы Матвеевой с её, в общем-то, книжной романтикой, нет никого.
8)Песни короткие… Не хватает 1-2 куплетов почти во всех песнях. Как короткое дыхание (у некоторых птиц).
9)Политические песни: не старайтесь отразить этот мир, он текуч. Мир отразит вас. Он будет подделываться под вас, а не вы под него.
10)Поразила песня про поколение: чтобы описать в таких коротких чеканных фразах так точно всё то, что происходило за 10-20 лет, – для этого нужен только талант, ничем другим это сделать нельзя.
11)Я вас могу поздравить, вы создали ценности.[ Янковская Т. Когда душа любила душу. Воспоминания о барде Кате Яровой. – СПб.: Алетейя, 2019. – С. 55.]

Такой отзыв дорогого стоит. В ёмких фразах, не оперируя усложнённой метафорой, Катя умела обобщить, сконцентрировать важные черты, суть и боль своего времени. Как в той «Песне про моё поколение», которую упоминает Джимбинов, так и в других – про Сумгаит или вот эту, про Афганистан: «Бросают их в десант, как пушечное мясо. / Кто выживет – тому награды и почёт. / Пока мы тут сидим, пьём чай и точим лясы, / Сороковая армия идёт вперёд! // Идёт обратно в цинковых гробах, / В медалях, звёздах, знаках, орденах. / “Хотят ли русские войны? / Спросите вы у тишины”...» Если бы эту песню исполнил Высоцкий, думаю, все решили бы, что она принадлежит ему. Кстати, отметим, что в своих тезисах Джимбинов не рассуждает о том, поэзия ли перед ним или слово, звучащее под музыку. Можем предположить, что они для него по умолчанию равноправны.

У Яровой вообще мало стихов, которые сочинены именно как стихи, без мелодии. Одно из них хотелось бы выделить. Это «Венок сонетов», который не удалось привести в подборке нашего издания по причине его объёма. «Венок» написан по всем правилам, то есть последняя строка каждого сонета становится первой строкой следующего, последний же, 15-й сонет состоит из первых строк всех 14 сонетов. На одном из выступлений Катя, прежде чем прочесть, рассказала о его создании примерно так: дескать, решила написать венок сонетов, так представляете, целый вечер потратила… Не будем говорить о том, что некоторые авторы пишут и шлифуют стихи месяцами. В «Венке сонетов» Яровая дала самоопределение с беспощадной точностью: «Я – с нежным личиком Горгоны, / Сестра ехидны и химер, / Не признаю муштру, погоны, / Уз постоянства, крайних мер. // Мои желания и страсти / Шипят на умной голове. / Цепей, наручников запястья / Мои не ведали. Молве / Записывать меня в поэты / Угодно. Я пока молчу, / Но всё ж, скажу вам по секрету, / Я быть поэтом не хочу – / Как дура с писаной гитарой! / Я предпочла бы быть гетерой».

Прообраз бардовской поэзии – это, в общем-то, вся дописьменная поэзия. Если поднимать пласт эпической поэзии былинных сказителей, тема оказывается просто необъятной. Такие певцы, как мы помним, традиционно почитались в народе не только потому, что в своих сказаниях хранили память поколений (в гутенбергову эпоху, к сожалению, народ стал постепенно утрачивать привычку к запоминанию текстов), но и потому что многие из них были вещими («вещий Боян»), то есть прорицателями. Устная народная поэзия рождалась спонтанно во время сезонных сельскохозяйственных и домашних работ, передавая звуки природы, ритмику, основанную на дыхании (вдох – выдох); значительная часть её пришла из обрядовых песенок, заклинаний, заговоров, начальный смысл большей части которых, к сожалению, сейчас утерян. Бардовская песня как феномен советской интеллектуальной среды, конечно, не связана с сакральной фольклорной обрядовостью. Она, как бы используя тот же самый аппарат (ритм дыхания при ходьбе, гребле, восхождении), создавала свою новую обрядовость. Которая выродилась в ряд штампов. Что, в общем-то, логично в рамках отдельного социокультурного явления. У тех же вагантов, трубадуров и миннезингеров были свои обряды, обусловленные их веком и средой.

Авторы, имена которых упомянуты в начале статьи, этим штампам не поддались. Свой собственный, не похожий ни на кого голос нашла и Катя Яровая. Наверное, не случайно сборник «Из музыки и слов» начинается тем самым стихотворением, которое отметил Станислав Джимбинов, – «Жил на свете гномик…». Эта незатейливая детская песенка с простыми рифмами, написанная и посвящённая дочери, тоже Кате, наполнена подражаниями звукам, которые издаёт младенец. И вот, сквозь эти смешные умильные звуки, подогретая материнской любовью, пробивается поэзия: «Он целый день сопел, / Свистел, пыхтел, кряхтел, / Однажды в воскресенье / Ввёл всех в недоуменье – / Он пыхтел, сопел / И вдруг тихонечко запел: /ля, ля, ля, ля, ля, ля, / тра-ля, ля, ля, ля, ля, / пам-парам-па-пам-пам, / пум-пурум-пу-пум-пум, / бум-бурум-бу-бум-бум, / фум-фурум-фу-фум-фум, / там-тарам-та-там!» По сюжету эти смешные звуки издаёт младенец, но мы понимаем, что это не только дочка, это и сама Катя, пробующая новый для себя язык.

Конечно – и в случае Кати Яровой это особенно сильно выражено – в основе творчества всегда любовь: сильная, часто неразделённая. Песня «Отец мой, ты меня недолюбил…» – одна из самых сильных лирических её песен – отозвалась во многих сердцах. Проблема ухода родного человека из семьи встречается повсеместно, и Катя прямо и искренне, без обиняков, выкристаллизовала суть этой боли: «Ты уходил куда-то далеко – / А я на кухне грела молоко. / Ты уходил куда-то на века / И сдул меня, как пенку с молока <…> / А мне любовь нужна, как витамин. / Ищу похожих на отца мужчин. / Но кто же мне излечит – вот вопрос – / Любви отцовской авитаминоз». На вечере памяти Кати в ЦДКЖ показали трогательное видео, где она целует и обнимает своего отца, как будто хочет слиться с ним. Это одно из лучших доказательств присущей её натуре подкупающей искренности: «Любить тебя, как будто в прорубь / Нырнуть – и весело, и страшно. / Любить тебя – не больше проку, / Чем день сегодня ждать вчерашний. / Любить тебя, как ветер в поле / Ловить – вот так же бесполезно. / Любить тебя – железной воле / Себя вручить, скале отвесной. <…> / Тебя любить – как в море плыть, / Где хлещет волнами наотмашь. / Воистину, тебя любить – / Непозволительная роскошь. / Тебя любить – так путь опасен, / Как по горам ползти, скользя. / Но, Боже мой, ты так прекрасен, / Что не любить тебя нельзя».

Это свойство, до предела отдаваться порыву, как раз и сближает её темперамент с Высоцким – именно с мужчиной, хотя в песнях Яровой, безусловно, уверенно выражено женское начало. Пожалуй, от других замечательных женщин-бардов конца XX века её лирические песни отличает ощущение невесомости, отрыва, балансирования на краю, как будто перед шагом в пустоту: «Настанет день – и в воздухе растает / Твоё лицо. / Настанет день – тебя со мной не станет / В конце концов. / Растает тень – рука моя наткнётся / На пустоту. / Настанет день – и голос мой споткнётся / О немоту». А с другой стороны, с патетикой и даже порой высокопарностью некоторых строк соседствует ирония сатирических текстов: «С телом эфирным и телом астральным, / С телом тоническим, телом ментальным / Пили мы прану, дышали эфиром / И заедали зефиром с кефиром»; «Наш режиссёр сделал вводы актрис, / Проверил сначала с десяток Алис, / но после Алис уже так изнемог – / С трудом натянул Пеппи Длинныйчулок». Поэт и режиссёр Юрий Юрченко, вспоминая о своём знакомстве с Катей Яровой, сказал, что она понравилась ему как раз тем, что не витала в облаках, а была нормальной «земной» женщиной, хорошей матерью своему ребёнку и, что он подчеркнул особо, хорошим другом. Ей можно было позвонить среди ночи, попросить о помощи и быть уверенным, что она откликнется и поможет. Вот такой, с позволения сказать, дуализм – от патетики, от переживания на краю, на острие до трезвой иронии и спаянности слова и поступков, – сыгравший не последнюю роль в феномене таланта Яровой… Катя умерла от рака в больнице Новосибирского Академгородка. За три дня до смерти она крестилась. Похоронили её в Москве на Востряковском кладбище, в двух шагах от могилы Андрея Сахарова. Случайность? Но какая-то неслучайная. Почему-то вспомнилась строчка Бориса Пастернака: «А корень красоты – отвага…»

Статья из Антологии Литературных Чтений «Они ушли. Они остались». Т. III / Сост.: Б. О. Кутенков, Н. В. Милешкин, Е. В. Семёнова (М.: Выргород, 2023)